Я принял душ, побрился, почистил зубы и все такое прочее. Затем вышел на балкон. Остановился, подставил голое тело легкому бризу и уставился на океан. Освещенное луной небо было полно звезд, и я долго стоял на балконе, потому что чувствовал себя здесь хорошо.
Через некоторое время я услышал, как с другой стороны бетонной перегородки распахнулась стеклянная дверь.
— Доброе утро! — крикнул я.
— Доброе утро, — ответила мне Кейт.
Перегородка не позволяла мне заглянуть на соседний балкон, поэтому я спросил:
— Ты голая?
— Да. А ты?
— Конечно. Здесь так здорово.
— Встретимся за завтраком через полчаса.
— Ладно. Кстати, спасибо за выстиранные трусы.
— Только не надейся, что у меня это войдет в привычку.
Мы говорили довольно громко, и у меня появилось такое ощущение, что постояльцы слушают наш разговор. Похоже, и Кейт подумала о том же, потому что спросила:
— Как, ты говорил, тебя зовут?
— Джон.
— Да, точно. А ты хорош в постели, Джон.
— Спасибо, ты тоже.
И вот мы, два взрослых федеральных агента, стояли голые на своих балконах, разделенные перегородкой, и дурачились, изображая новоиспеченных любовников.
— Ты женат? — крикнула Кейт.
— Нет. А ты замужем?
— Нет.
Так, ну и что дальше? В моей голове одновременно крутились две мысли. Первая — мной манипулирует профессионал. Вторая — мне это нравится. Понимая, что этот момент и эта ситуация запомнятся на всю жизнь, я глубоко вздохнул и выпалил:
— Выходи за меня замуж.
Ответом мне стало затянувшееся молчание.
— Соглашайся! — раздался откуда-то женский крик, но голос не принадлежал Кейт.
— Ладно, я выйду за тебя замуж.
Вот теперь уже ответила Кейт.
Откуда-то раздались аплодисменты, нам хлопали двое. Совершенно дурацкая ситуация, но даже вся ее неловкость не могла подавить во мне нараставшее чувство паники. Что же я натворил?
Я вернулся в комнату, оделся, не забыв бронежилет, и спустился в столовую, где попросил принести чашку кофе и «Нью-Йорк таймс».
Газета продолжала рассказывать о трагедии рейса «Транс-континенталь», приводились некоторые новые подробности, сообщенные федеральными властями и властями штата.
Здесь же были помещены небольшая фотография и некролог, посвященный мистеру Лейбовицу, убитому во Франкфурте. Он жил в Манхэттене, имел жену и двоих детей. Во Франкфурт он отправился по делам, где и погиб. Кое-кому понадобилось создать впечатление, что разыскиваемый террорист покинул Америку и объявился в Европе. Вот так, чистая констатация факта и никаких соболезнований жене и детям покойного.
Еще имелась небольшая заметка о двойном убийстве Джеймса Маккоя и Уильяма Сатеруэйта в Музее авиации. Приводилось высказывание детектива из отдела по расследованию убийств, который не исключал возможности того, что мотивом убийства было не ограбление.
В этот момент к столику подошла Кейт. Я встал, и мы поцеловались. Затем уселись за стол и принялись изучать меню. Я с надеждой подумал, что, может быть, Кейт забыла о глупом инциденте на балконе, но она отложила меню и спросила:
— Когда?
— А-а… в июне.
— Хорошо.
Подошла официантка, и мы заказали блины. Очень хотелось дочитать газету, но я инстинктивно понял, что моя утренняя газета за завтраком — это уже в прошлом.
Принесли блины, и Кейт сказала:
— Тебе понравится мой отец.
— Не сомневаюсь.
— Он примерно твоего возраста. Может, чуть старше.
— Это хорошо. — Я вспомнил фразу из старого кинофильма и процитировал ее: — Он вырастил прекрасную дочь.
— Да. Это моя сестра.
Я усмехнулся.
— Мама тебе тоже понравится.
— Вы с ней похожи?
— Нет. Она лучше.
Я снова усмехнулся.
— Ты не возражаешь, если мы поженимся в Миннесоте? — спросила Кейт. — У меня там много родственников.
— Отлично, Миннесота. Это город или штат?
— Я методистка, а ты?
— Меня устраивает любой способ контроля рождаемости.
— Я говорю о религии, моя религия методизм.
— А-а… моя мать католичка. Отец вроде протестант. Он никогда…
— Значит, мы можем воспитывать детей в протестантской вере.
— А у тебя есть дети?
— Не шути, Джон, это серьезный вопрос.
— А я и пытаюсь… шевелить мозгами.
Кейт прекратила есть и посмотрела на меня.
— Ты что, перепугался?
— Нет, конечно.
— А выглядишь очень испуганным.
— Просто немного ноет в животе. Бывает с возрастом.
— Все будет хорошо. Нас ждет счастливая жизнь.
— Очень хорошо. Но знаешь, мы ведь совсем мало знаем друг друга…
— Ничего, к июню будем знать лучше.
— Да, логично.
— Ты меня любишь?
— Конечно, люблю, но любовь…
— А если я сейчас встану и уйду? Что ты почувствуешь? Облегчение?
— Нет, мне будет очень плохо.
— Но почему ты боишься своих чувств?
— Давай не будем анализировать мои чувства.
— Ладно. А вот я не боюсь сказать, что безумно влюблена в тебя. Я хочу выйти за тебя замуж, хочу иметь от тебя детей. Что еще сказать?
— Скажи: «Я люблю Нью-Йорк в июне».
— Я ненавижу Нью-Йорк. Но ради тебя я готова жить где угодно.
— Даже в Нью-Джерси?
— Я же сказала, где угодно.
По моему мнению, наступил момент для полного откровения, поэтому я сказал:
— Послушай, Кейт, ты должна знать, что я грубиян и женоненавистник, я рассказываю сальные анекдоты…
— К чему ты клонишь?
Почувствовав, что вышеперечисленные недостатки меня не спасут, я перешел к следующим: