Это было похоже на правду, но я сейчас находился в таком состоянии, что, наверное, не поверил бы даже вывеске «Выход» над дверью. Я дочитал сообщение:
...«Мы передали ВВС суть телефонного разговора Розы Хамбрехт с нашими нью-йоркскими агентами, а именно: четыре штурмовика „F-111“, миссия в Эль-Азизии, восемь человек, убийство генерала Уэйклиффа и т. д. Работники архива ВВС еще раз связывались по телефону с миссис Хамбрехт, но она не пожелала назвать имена. Один из генералов в сопровождении охраны вылетел с авиабазы Райт-Паттерсон, Дейтон, штат Огайо, к миссис Хамбрехт в Энн-Арбор — она пообещала назвать имена при личной встрече и наличии соответствующих документов».
Я распечатал сообщение, обвел красным карандашом пометку «Срочно» и бросил сообщение на стол Кейт.
А затем задумался над сложившейся ситуацией. Миссис Хамбрехт оказалась тертым калачом, и никакие телефонные угрозы, мольбы или обещания не могли заставить ее сделать то, чего ей велено было не делать давным-давно, когда она только стала женой офицера ВВС. Затем до меня дошло, что по иронии судьбы та самая система безопасности, которая была призвана уберечь пилотов от возмездия, не позволяла нам понять, что происходит. А теперь еще и мешала защитить этих самых пилотов.
Однако было очевидно, что в каком-то месте эта система безопасности дала трещину. Вот почему у Асада Халила имелся список имен, а у нас — нет. Но какие имена он знает? Только восьми человек, бомбивших Эль-Азизию? Возможно. Именно им он и хотел отомстить. И есть ли у него все восемь имен? Тоже возможно.
Я задумался: восемь человек, один погиб во время войны в Персидском заливе, другой убит в Англии, третьего убили вместе с женой в их доме прямо рядом с Капитолийским холмом, четвертый, по словам миссис Хамбрехт, очень серьезно болен. Таким образом, оставались четыре вероятные жертвы. Или пять, если больной не умрет до того, как Халил убьет его. Однако, как я уже говорил, у меня не было сомнения в том, что кто-то из оставшихся уже мертв. А может, и все мертвы. Плюс невинные люди, оказавшиеся рядом, как миссис Уэйклифф и экономка.
Довольно неприятно, когда твоя собственная страна становится линией фронта. Я редко молюсь и никогда не прошу ничего для себя, поэтому я помолился за этих парней и их семьи, за известных мне мертвых, за возможных мертвых, за тех, кто мог умереть в ближайшее время.
А затем у меня мелькнула прекрасная мысль. Я порылся в своей личной телефонной книге и набрал номер.
«Лир» продолжал набирать высоту, удаляясь от Колорадо-Спрингс. Асад Халил смотрел в иллюминатор на горы. Ему казалось, что самолет уже поднялся выше самого высокого пика, но все равно стремится вверх. Через несколько минут он смог разглядеть вдали огни Денвера.
Он не исключал возможности, что пилотам могли передать по радио сигнал тревоги, и они, сославшись на какие-нибудь неполадки в работе двигателей, могут посадить самолет на каком-нибудь пустынном аэродроме, где его уже будет поджидать полиция. Однако имелся быстрый и простой способ проверить это.
Халил поднялся со своего кресла и прошел по проходу к кабине. Перегородка, отделявшая ее от салона, была отодвинута, и он остановился прямо между двумя пилотами.
— Есть ли какие-то проблемы? — спросил Халил.
Капитан Фиске бросил на него взгляд через плечо и ответил:
— Нет, сэр. Все в порядке.
Халил внимательно посмотрел на пилотов. Он всегда мог определить, когда кто-то врет или нервничает. Это не зависело от того, хорошим актером или актрисой был человек. В поведении пилотов не чувствовалось ничего подозрительного, хотя, конечно, лучше было бы посмотреть им прямо в глаза.
— Мы начинаем разворот на запад, прямо над горами, — сообщил капитан Фиске. — Возможна небольшая болтанка, поэтому, мистер Перлеман, будет лучше, если вы вернетесь на свое место.
Халил послушался совета. Через некоторое время из динамика внутренней связи раздался голос пилота:
— Сэр, мы только что получили разрешение на посадку в Сан-Диего. Полетное время один час пятьдесят минут, значит, мы приземлимся в шесть пятнадцать утра по калифорнийскому времени. Оно на час раньше местного времени.
— Спасибо. Похоже, я уже начал разбираться в часовых поясах.
Халил подумал, что с самого Парижа движется по ходу солнца, и изменения в часовых поясах дают ему дополнительное время, хотя на самом деле не так уж оно было ему и нужно. При следующем изменении часового пояса он пересечет Международную демаркационную линию суточного времени над Тихим океаном. Малик говорил так: «Когда ты пересечешь эту линию, капитан объявит об этом. Мекка будет находиться на западе, а не на востоке. Начинай свои молитвы, глядя на восток, а заканчивай их, глядя на запад. Аллах услышит тебя обоими ушами и поможет благополучно вернуться домой».
Халил откинулся на спинку кожаного кресла, мысли его перенеслись от Малика к Борису. Почему-то последние дни он чаще вспоминал Бориса, чем Малика. Но Борис был главным инструктором по Америке и американским нравам. Естественно, что сейчас он вспоминался чаще, чем другие инструкторы, тренировавшие его дух и тело для выполнения священной миссии. Борис помогал ему понять упадническую культуру, среди которой сейчас очутился Асад Халил, хотя сам Борис американскую культуру не считал таковой.
Борис говорил: «В Америке много культур, от очень развитой до примитивной. А еще там много людей — таких, как ты сам, Асад, — которые искренне верят в Бога. Но есть и такие, кто верит только в удовольствие, деньги и секс. Есть и патриоты, и те, кто демонстрирует недоверие правительству. Есть честные люди, а есть мошенники. Средний американец в основном более честен, чем жуликоватые ливийцы, несмотря на вашу любовь к Аллаху. Не следует недооценивать американцев — их уже в свое время недооценили англичане, французы, японская военщина, Адольф Гитлер и правительство моей бывшей страны. Британской и французской империй давно уже нет, как нет гитлеровской, японской и советской. А американцы продолжают процветать».